Форма vs функция: противостоящие друг другу элементы или равнозначные инструменты в руках архитектора

Что первичнее в архитектуре — внешняя оболочка или содержание? Как взаимоотношение этих составляющих развивалось с течением времени? И какое влияние на значение формы оказывают новые технологии и разнообразие современных архитектурных стилей? Об этих и других вопросах мы предложили поразмышлять архитектору и преподавателю школы МАРШ Илье Мукосею.

Илья Мукосей архитектор, преподаватель Архитектурной школы МАРШ, куратор специальных проектов выставки АРХ Москва. В разное время Илья работал главным архитектором в нескольких московских и зарубежных бюро, преподавал, помимо МАРШ, в Школе Дизайна РАНХиГС и в институте STRELKA

Функция как основа формы — и наоборот

Форма и функция — две неотъемлемые составляющие архитектуры. Их можно сопоставить с категориями общеизвестной витрувианской «триады» — красотой и пользой. Здание не может быть вообще без формы, так как оно объемно. Но и здание без функции трудно себе представить. Я хотел было написать, что форма и функция всегда боролись за первенство, но на самом деле они, скорее, дополняли и поддерживали друг друга.

Функция может проявить себя в первую очередь через форму. Не только в визионерских проектах Клода-Николя Леду, таких как дом колесного мастера для города Шо, фасад которого представляет собой колесо, или в работах функционалистов первой половины XX века, провозгласивших лозунг form follows function (форма следует за функцией), но и у других зодчих в разные исторические периоды. Почти всегда, особенно если говорить об исторической застройке, мы в состоянии распознать церковь, фабрику, рынок, жилой дом и так далее.

Вопрос лишь в том, что может произойти, если потребность в той или иной функции отпадает. Если новая функция, необходимая в конкретном месте, сильно отличается от старой, то можно снести здание и построить другое. Если же отличия в функционале не столь велики, то старое здание можно и приспособить под новые цели, не из уважения к его сединам, но из практических соображений. А нюансы отразить в декоре и вывеске. Так все было устроено до конца XIX века, когда исторические и архитектурные памятники стали постепенно осознаваться человечеством как системные понятия.

Пришедшие на сцену в первой половине XX века архитекторы-функционалисты тоже не особо ценили памятники, но и к своим постройкам относились без особого пиетета, считая, вслед за итальянскими футуристами, что «каждое поколение должно построить свой собственный город».

Именно в их проектах, по-своему очень выразительных и эстетичных, хорошо видно, что и форма зависит от функции, опирается на нее, даже если окончательное архитектурное решение превосходит чисто функциональные потребности.

Форма вообще должна на что-то опираться: очень сложно придумать интересный и эффектный объем на пустом месте.

Людвиг Мис ван дер Роэ, Farnsworth House near Plano, Illinois, 1951. Фото: Paul R. Burley

Лозунгу функционалистов эмигрировавший в США из Германии Людвиг Мис ван дер Роэ противопоставил свой «универсальный стиль». Понимая, что со временем меняются и потребности в функциях, и запросы внутри функций, он проектировал «универсальные» здания, способные приспосабливаться к меняющимся условиям. Что подразумевало, в его случае, предельную простоту внешней формы, а внутри — свободную планировку и много воздуха по вертикали. Знаменитый лозунг архитектора less is more (меньше — значит больше) — в первую очередь об этом.

Сохранение и адаптация функции зданий

Универсальный стиль распространился очень широко, немало его примеров сохранилось и на территории бывшего СССР. Но универсальность не стала всеобъемлющей. Сложно превратить концертный зал в офис, многоквартирный дом — в торговый центр. А офис, построенный в 60-х годах XX века, не может вместить всех необходимых современному офису инженерных систем. Свидетельством тому могут служить и многочисленные здания, построенные в СССР в универсальном стиле, которые сейчас пребывают в упадке или сносятся из-за неспособности соответствовать требованиям сегодняшнего дня.

Наряду с авангардом и радикальным модернизмом, устремленными в будущее, презирающими орнамент и всецело опирающимися на форму, за XX век вошло в полную силу движение за охрану наследия, ставящее во главу угла не абстрактную красоту сооружений, а их историческую значимость. Главным инструментом для сохранения памятников архитектуры и истории, чье внутреннее содержание более не соответствует времени, согласно Венецианской хартии 1964 года стало их приспособление под новые функции. Кропотливая, «тайная» работа современных архитекторов по адаптации таких зданий подчас скрывает их новую функцию. Но зато прежняя, историческая функция продолжает манифестировать себя через сохраненную историческую форму.

Таким образом не только художественная, но и содержательная часть культурного наследия остается на виду.

Другим аргументом в пользу приспособления, а не сноса и постройки нового, становится подчас необходимость более бережно относиться к ресурсам, которую человечество осознало к концу XX века. Именно с этим, возможно, связано впечатление, что архитекторы отказались от работы с формой в пользу содержания. С этим нельзя согласиться по двум причинам.

Frank Gehry, Weisman Art Museum, 1993. Фото: Ken Wolter/Shutterstock

Во-первых, ни один город, за исключением лишь городов-музеев, таких как Венеция, не может выжить без развития, которое в том числе подразумевает появление новых построек, соответствующих потребностям времени и использующих в полной мере возможности современных технологий. Так было во все эпохи. Новые здания обладают объемом, а значит и формой, которая, в меру творческой свободы, предоставляемой заказчиками архитекторам (так тоже было всегда), определяется не только функцией, но и возможностями материалов, и фантазией автора.

Важность формы

Именно развитие современных технологий все больше позволяет форме опираться не только на функцию, но и на идею в чистом виде. В истории такое случалось уже не раз: достаточно упомянуть барокко или экспрессионизм первой половины XX века, но наиболее зримо отразилось в направлении, которое возникло в конце XX века и было названо деконструкцией. Его наиболее известные представители, такие как Фрэнк Гери, Даниэль Либескинд, Заха Хадид, Coop Himmelb(l)au, используя в полной мере возможности современных материалов, посылали вызов скучной декартовой организации пространства и создавали уникальные здания-скульптуры. Впрочем, к настоящему времени их идеологические эксперименты уже стали частью архитектурной истории. Их сегодняшние последователи снова нуждаются в обосновании создаваемых ими форм, и для этой цели прибегают к параметризму, который оправдывает сложную скульптурную форму зданий расчетом, основанным на совокупности внешних параметров — ветровых нагрузок, освещенности и тому подобного. Но стала ли из-за этого беднее форма? Конечно, нет.

Coop Himmelb(l)au, UFA Cinema Center, 1993-1998. Фото: © Duccio Malagamba

Второй аргумент в защиту того, что форма по-прежнему важна, заключается в отсутствии диктата стиля в современной культуре. Конечно, и в прошлые века такой диктат не всегда был абсолютным и всеобъемлющим, но все же существовали непреложные принципы, каноны, образцы, подчас взятые из прошлого, на которые следовало ориентироваться. Но к концу XX века уже спокойно сосуществовали модернизм, постмодерн, неоклассика, деконструкция, и это далеко не полный список. Сейчас, почти четверть века спустя, разнообразие стало абсолютным. Я могу судить об этом и на личном опыте, связанном с образованием. В начале 1990-х, когда я учился сам, на первом курсе нас еще знакомили с классическими ордерами, а в дальнейшем довольно-таки жестко навязывали модернистские принципы. А сейчас в Архитектурной школе МАРШ мы стремимся скорее стимулировать каждого студента развивать свои личные методы порождения архитектурной формы.

Daniel Libeskind, Felix Nussbaum Museum, 1998. Фото: Bitter Bredt

Очень важно, что сейчас практически нигде в мире не осталось государственных архитектурных канонов, подобных тем, которые были, к примеру, в СССР при Сталине, Хрущеве и Брежневе. А даже если они локально возникают, то в противовес им почти всегда есть частный заказчик, девелопер, амбиции которого превосходят чисто практические соображения.

Да и они сейчас нередко опираются на эффектность формы: узнаваемое здание лучше продается.

В заключение хотел бы сказать пару слов о том, что сейчас показывают на архитектурных выставках. Архитекторам становится тесно в рамках профессии, они начинают заглядывать в смежные области, увлекаясь разнообразными исследованиями. Это не простая прихоть. В наше время не государства, а общество (или даже наиболее активная часть человечества) требует от них ответственного проектирования. Любой полет фантазии должен быть чем-то обоснован, оправдан. Мировые ресурсы не должны расходоваться впустую. Поэтому архитекторы на выставках стараются (все равно максимально эффектно и зрелищно) показать свою внутреннюю кухню: то, как глубоко и тщательно они изучают потребности общества, чтобы функция и форма зданий им максимально соответствовала. Высоким профессионалам, вроде нынешнего директора бюро покойной Захи Хадид Патрика Шумахера, возможно, хотелось бы увидеть скорее результаты этих исследований, воплощенные в конкретных проектах. Но многие из таких проектов, смею предположить, еще не завершены, а их будущие авторы показывают нам work in progress. Зачем? Чтобы доказать связь современной архитектуры с объективной реальностью.

На обложке: Zaha Hadid Architects, Zaragoza Bridge Pavilion, 2008. Фото: View Pictures/Getty Images.