Проект всего
Какими должны стать города будущего и как изменятся интерьеры с развитием компьютеризации и диджитализации интеллектуального пространства? Дизайнер, кандидат искусствоведения и зав. сектором перспективного проектирования во ВНИИТЭ Дмитрий Азрикан в формате авторской колонки предлагает взглянуть на нашу цивилизацию с точки зрения «проекта всего», воплощенном древними китайскими резчиками в знаменитой конструкции «шар в шаре».
Дмитрий Азрикан дизайнер, кандидат искусствоведения, во ВНИИТЭ – зав. сектором перспективного проектирования, затем руководитель первой в СССР независимой дизайн-студии. В США – профессор Западно-Мичиганского Университета, автор собственной программы обучения, получившей аккредитацию NASAD (Национальная Ассоциация Школ Искусства и Дизайна США), сейчас – дизайнер-фрилансер. Имеет 106 авторских свидетельств и патентов (СССР, Россия), 6 патентов США.
Существуют два способа человеческого мышления – исследовательский и проектный. Они, конечно, переплетаются и часто сосуществуют в одной личности, но, в любом случае, один из них превалирует и определяет характер, поведение и, в конечном итоге, биографию человека. Исследователи скучны, надоедливы, придирчивы, занудны и часто опасны для процессов развития. Проектировщики назойливы, самоуверенны, невежественны и опасны для общественного спокойствия. Пример людей с проектным типом мышления – Стив Джобс и Билл Гейтс. Оба не получили высшего образования.
Пример человека с исследовательским типом мышления – Чарльз Дарвин. Он исследовал все, что мог, но с проектной стадией не справился и не сумел придумать ничего лучшего, кроме примитивной теории эволюции. Сейчас становится совершенно очевидным, что эволюция – это только часть таинственного и могучего механизма творения, и одной эволюции мало для того, чтобы этот механизм понять.
Это не значит, что все исследователи плохи, а все проектировщики хороши.
Самой большой бедой чистых исследователей, лишенных проектных потенций, является то, что, не будучи в состоянии охватить все аспекты проблемы (это простительно), они часто оставляют самое важное за рамками своих стараний (это не простительно). Такова цена за «объективность», которая в данном случае является элоквенцией отсутствия воображения.
Интересно то, что исследования всегда коллективны, а проектные озарения происходят в глубоком одиночестве, где неизвестно слово «мы». Почему «врачи» и «ученые» всегда упоминаются во множественном числе, а «изобретатель» – в единственном? Потому что собирать данные, делать и изучать анализы эффективнее коллективно, а никакая группа не в состоянии что-либо изобрести.
Точно такая же ситуация и в других видах интеллектуальной деятельности, включая попытки понять строение и смысл Вселенной, в которой мы живем. Варианты моделей мироздания, созданные на базе «объективных исследований», зависят от текущих обстоятельств, накопленных ошибок, хронических и острых нелепостей, а также от инструментов обоснования или опровержения сделанного. Гораздо более привлекательны и близки к истине (истинам?) поэтические модели, которым не предшествовали мучительные исследования, раскопки, изучения «первоисточников», научные семинары, круглые столы и пр.
Остается другой путь: озарение, переходящее в проектирование. Спроектировать можно все: историю, географию, биологию. Что-то из полученных таким авантюрным способом моделей может оказаться пророчеством, как в отношении будущего, так и в отношении прошлого. Существует вероятность, что проект окажется большей правдой, чем результаты всех тщательно проделанных спектральных анализов.
Я хочу предложить одну из таких моделей возникновения, строения и развития всего.
Начнем с дуба, вернее с желудя. Желудь содержит в себе всю информацию о морфологии и развитии будущего дуба. Точнее не информацию, а программу. Страшно представить ее объем: там записано все сложнейшее устройство ствола, ветвей, листьев, корней, все эти узоры, прожилки, рельефы, вся биография роста. Кто написал эту программу? Дуб? А программу дуба? Лес? А программу леса? Планета Земля? А программу возникновения, строения и развития планеты? Вселенная? А программу Вселенной?
Лучше всех идею такой многоуровневой структуры – где каждый следующий уровень включает в себя все предыдущие, слои могут наращиваться в обе стороны, а вся система может бесконечно расти – воплотили древние китайские резчики по кости, создавшие знаменитую конструкцию «шар в шаре». Идея бесконечного наращивания слоев по технологическим причинам воплотилась в этой изящной метафоре не до конца, а самый искусный резчик довел число включенных в друг друга слоев до сорока двух.
Знал ли безымянный китайский мастер, что именно он смоделировал? Это был человек с блестящим проектным мышлением, и он создал метафору сразу двух идей: идеи многослойной бесконечности морфологии Вселенной и идею многоуровневого ее программирования, где каждая программа создана множеством «надпрограмм» верхнего уровня, а сама она генерирует множество подпрограмм нижнего.
Сегодня нет инструментов, с помощью которых можно подтвердить или опровергнуть возможность существования такой модели, но считается, что шаг к пониманию может быть сделан с помощью квантового компьютера, который работает в миллионы раз быстрее обычного и сделает возможным решение задач, недоступных сегодняшним компьютерам. Современный компьютер оперирует битами информации, используя двоичную систему – ноль и единицу. Квантовый компьютер работает на кубитах, квантовых битах, каждый из которых может находиться не в двух, а в трех состояниях, причем третье предусматривает одновременное наличие нуля и единицы.
Наблюдая за созданным человеком предметным миром с позиции понимания модели многослойного строения, можно видеть, в каком зачаточном, примитивном состоянии находится сегодня созданная человеком предметная среда его обитания.
Взгляд из многослойного шара программ на нашу цивилизацию заставляет о многом задуматься. Возьмем творчество архитектора. Тысячи лет он как муравей ползает по поверхности одного из 42-х (или 42-х тысяч) шаров, проектируя дом: хижину, пирамиду, банк, небоскреб, тюрьму... Все эти предметы, независимо от степени гениальности автора, умирают в день завершения строительства, ибо они не способны к изменению, к развитию. Они мертвы. Город – кладбище домов. Даже самые яркие работы Захи Хадид, Сантъяго Калатравы и Фрэнка Гери не выходят за пределы «домового» уровня шаровой модели программирования.
Все от того, что основным объектом внимания архитектора является дом – всего лишь атом, молекула города.
Городом же в целом занимается какое-то мифическое «градостроительство», которого никто не видел, и которое ничего не проектирует.
Хватит проектировать дома. Современные, быстро растущие города в Азии, арабском нефтяном Востоке – это лишь парад амбиций, толпа заслоняющих друг друга истерических башен, единственная цель каждой из которых – убедить человека, что она самая лучшая. Какой бы высоты небоскребы сегодня не сооружали, все равно город остается намертво приделанным к поверхности земли. А если по-другому?
Я хочу вообразить, что произойдет, когда люди перестанут проектировать отдельные здания и займутся городом как целостным объектом осмысленного проектирования. Здания, дороги, мосты, парки и водоемы из отдельных, частных, ни с чем не связанных самоцелей превратятся в детали мега-чертежа. Жилища, заводы, театры, стадионы, музеи не ползают больше по земле, а заполняют полости трехмерной сети («города» по-старому). По образу это что-то вроде Атомиум в Брюсселе (1958), но более сложное и гигантское. Такой трехмерный город освобождает поверхность земли для природы, лесов, рек, заливов, гор (и сельского хозяйства).
Он может быть возведен и над водной поверхностью, и тогда это будет город-мост. Кстати, населенные мосты уже были: Понте Веккьо во Флоренции или Понте Риальто в Венеции. Вообразите такой Понте Веккьо будущего между башнями, только гигантский и населенный, парящий над лесами, озерами, реками, пустынями, льдами...
Подобные проекты уже существуют. Например проект NeoTax для конкурса eVolo 2011 Skyscraper Competition. Или проект John Wardle Architects под названием Multiplicity – огромный мегаполис, растущий не вширь, а вниз и вверх. Для перемещения по городу предлагается использовать подземные и воздушные трассы, а над всем городом создать общую прозрачную «крышу», которая будет служить для выращивания пищи, сбора воды и солнечной энергии. Еще один пример – проект Lilypad (лепесток лилии). Это экологический город в океане бельгийского архитектора Венсана Каллебо.
Эти проекты не выходят за рамки конкурсной футурологии, но обнадеживают и обещают, что Земля, наконец, сможет высвободиться из-под грязных пяток городов и снова начать дышать.
Нынешний город из навеки парализованных домов может только расширяться, пухнуть, постепенно превращаясь в пространство, несовместимое с жизнью. Отдельные героические архитекторы изредка берутся за город в целом, но это не проходит – на поверхности сегодняшнего программного шара это исключено. Есть только один архитектор, который чувствует, что так называемая архитектура зашла в тупик, это чилиец Алехандро Аравена. Его сооружения способны к развитию. Это дает надежду, что архаическая архитектура и несостоявшееся «градостроительство» постепенно мутируют в многослойное проектирование, охватывающее не один, а множество программных (программирующих) слоев бытия.
Другой фактор, который может оказать серьезное воздействие на судьбу архитектуры, – расширяющийся интерес к параметрическому проектированию. Это тот случай, когда развитие на более высоком программном уровне (шаровом слое, если оставаться в рамках нашей модели) инициируют программирующие и морфологические изменения на более низких слоях. Пока параметрические технологии затрагивают чисто визуальные характеристики сооружений. То есть алгоритмы преобразований объемов, пространств и форм трансформируют структуры только в рамках проектного процесса, а потом навеки замерзают в морфологии архитектурного объекта, как следы невоплотившейся мечты или обновленная версия португальского мануэлино. То есть все эти разнообразные фракталы, перфорации на стенах, складки, переменная кривизна поверхностей, они ведь результат движения. Почему оно замирает в материале, а живет только на мониторе проектировщика?
Алгоритмические орнаменты могут продолжать свои ритмические танцы в процессе всей жизнедеятельности строения. Днем поверхность дома может быть одна, а ночью – совсем другая. Ночью нужны совсем другие окна, например. Разве мы приговорены веками задергивать и отдергивать занавески, портьеры, блайндсы? Приход зимы и лета, дожди и ветра тоже должны побуждать к динамичной морфологии строения.
Кинетическая архитектура дает ряд примеров такого подхода, но они пока остаются единичными экспериментами.
Почему планировка дома должна оставаться неподвижной? Параметризм должен ожить и перестать быть всего лишь имитацией чего-то другого, настоящего. Пока же он похож на Культ карго, когда после Второй Мировой войны меланезийские туземцы строили декорации, напоминающие аэродромы и ждали очередного прилета самолетов с едой и пивом. Они надевали «наушники» из половинок кокосового ореха и кричали в бамбуковые микрофоны, призывая улетевших американцев вернуться... Так и неподвижный параметризм, всего лишь изображающий сдвиги, колебания, растяжения, изгибы, уменьшение-увеличение – но все в застывшем состоянии.
От города и дома перейдем к жилому интерьеру. Нет ничего более запущенного, застывшего и античеловеческого, чем состояние человеческого жилища. Слово то какое допотопное – «интерьер». Оно подразумевает, что в пустое пространство, заполняющее утробу архитектурного сюжета, приходят какие-то люди и что-то там расставляют и вешают. Вещи, наполняющие «интерьер», проектируются, программируются в полном отрыве от того целого, которое они должны будут составлять. Кресла, столы, диваны, стеллажи, умывальники, телевизоры... Среди них попадаются шедевры мирового дизайна, но, становясь частью «ансамбля», они всего лишь усугубляют хаос. Этот программный шар выпал из гениальной китайской игрушки и катится себе по полу в никуда...
За всю свою жизнь я видел один вариант жилого пространства, которое меня не раздражало. Это рекан – японская деревенская гостиница. В комнате ничего нет. Одна из стен – окно с раздвижной ширмой. На других стенах – еще пара ширм, а за ними – емкости. Стол высотой сантиметров 30. Все сидят на полу на подушечках – рай. Японцы живут на двух уровнях: пол и стол. Тумбочки, кушетки, шкафы и прочий мусор у них отсутствуют.
За пределами Японии на обозримый период времени перспектив изменения ситуации не видно, но я думаю, спасение придет с неожиданной стороны. Компьютеризация, диджитализация интеллектуального пространства – сначала исчезнут письменные столы, книжные шкафы и стеллажи с книгами. Вынос из жилища книжных стеллажей и письменных столов, думаю, откроет дизайнерам глаза на то, каким может стать жилое пространство. Может измениться 90-градусная парадигма жилого пространства: горизонтали-вертикали с четкой по-уровневой градацией могут смениться криволинейными поверхностями: когда-то ведь мы жили в пещерах прекрасной кривизны.
